Современный поэт Лев Мирошниченко, очевидно, не боится столкнуться с нападками критиков и непониманием читателей. Он уверенно заявляет, что верлибр живее всех живых, и даже ставит его выше привычных рифмованных строчек. Такое заявление, в свою очередь, обязывает автора нести особую ответственность перед читателем. Как-никак свободный стих в России приручали Блок и Цветаева, Метс и Айги; а значит, нужно не сплоховать...
(Ольга Лапенкова).
Непривычно представлять посетителям "Созвучия" поэта, чей список опубликованных книг начинается с работ с такими названиями:
- Мирошниченко Л. Д., Ураков И. Г., Медицинские последствия хронического употребления алкоголя. -- М.: НПО «Союзмединформ», 1987.
- Мирошниченко Л. Д., Ураков И. Г., Современные тенденции в распространённости наркоманий в мире. – М.: НПО «Союзмединформ», 1989.
- Мирошниченко Л. Д., Энциклопедия алкоголя. — М.: Вече, 1998.
Действительно, Лев Дионисович Мирошниченко (родился 8 авг. 1932 г. в семье сельского учителя, Оренбургская обл.) - российский учёный-эпидемиолог, а также специалист в области психиатрии и наркологии). Вышедший в 2017 году сборник стихов "Сгущенье слов. Верлибры" открывает ещё одну сторону многогранной натуры этого человека.
ТУННЕЛЬ
Я лечу
в свою судьбу,
как в бескрайний туннель,
и сгораю на лету.
Я лечу, улетаю от всех,
кто мне дорог,
кого
не хотел бы терять.
Улетаю от прожитых дней,
что остаются позади
цепочкой светлых пятен,
уменьшаясь вдали.
Я уношу с собой в темноту
все недóжитые ночи и дни
и все свои сны.
Я такой же, как все.
Где-то рядом, возможно,
летят другие,
каждый в своём туннеле.
Умоляю:
не молчите!
Кажется, кто-то кричит...
А может быть, это мой голос
мечется
среди тесных
невидимых стен?..
***
Какой загадочный
и непростой
этот простор!
Простор души,
среди распахнутых полей
в кольце лесов.
И хочется,
и боязно
в таком парить.
ОБМАН СТЕКЛА
Обман стекла.
Мираж простора в небесах.
Коварная подделка глубины.
Фальшивый воздух.
Лживый трепет сердца.
Жемчужина украденной слезы.
Пора разбить стекло.
Разбить окно.
Разбить стеклянные глаза.
Прорваться.
И продраться,
обдирая в клочья кожу.
Спасти
обмотанную в кровоподтёки душу.
Спастись,
теряя смысла крылья.
Искать, надеяться, иметь.
Держать и проклинать.
КЛЁН
За моим окном
в сырой осенней темноте
возился и царапался в стекло,
просясь в натопленную избу,
молоденький,
прозябший до сердцевины
клён,
уж как-то быстро растерявший на ветру.
всю пёструю свою одежду.
Я выкопал бы его,
бедняжку,
и впустил.
Но не было
годящейся лопаты.
ОКТЯБРЬ
Прозрачен облетевший лес.
Пустынны небеса.
Ни птиц, ни комаров,
ни ветерка.
Молчанье –
в ожидании дождя.
А сырость неизбежных слёз
нисколько не заполнит
пустоту.
Я ТЕНЬ
Я - это не я.
Я тень,
дрожащая на сквозняке.
Остаток откипевших ожиданий.
Унылый кашель
не состоявшейся весны.
Пытался петь -
и поперхнулся,
вдруг осознав,
что надо бы рычать.
Однако, не хватало нам ещё
рычащей тени.
Дрожи, друг, шелести
пустыми листьями фольги
воспоминаний ни о чем.
Давно всё отгорело.
Пепел унесло
с белёсым горьким дымом.
Шевелятся в золе на сквозняке
истлевшие клочки.
Что было в них завёрнуто?
Никто не знает,
да и не хочет знать.
Осталась дрожь.
Озноб и кашель
полупрозрачной тени,
с попыткой вспоминать.
КАК ВСЁ ПРОСТО
Просто -
вода в тихом пруду.
Просто -
небо.
Просто –
листья
на прибрежных деревьях,
прокрашенные лучами
простого солнца,
садящегося в банальную цепочку
розово-жемчужных облачков на горизонте,
в конце июля.
И почему так сильно
и не просто
всё это тебя волнует?
Ты приглядись,
как без пустых волнений,
засунув клюв под мягкое крыло,
уходит голубь в тихий сон,
присев на толстый тёмный сук
спокойного
простого дуба.
***
Сумей, поэт,
и в серости
увидеть радость.
И ощутить её --
назло глазам --
за серым занавесом
холодного дождя,
опущенным в конце
блестящего спектакля лета.
Давай-ка,
напрягись.
ПРИШЁЛ ПОКОЙ ЗИМЫ
С утра
над мёрзлым горизонтом плоских крыш
глядит бесстрастно и в упор,
прищурившись из-под седых бровей,
на нас декабрь.
Сквозь неподвижный белый дым
неясно выглянуло солнце.
Застывшие пруды
покрылись твёрдым,
и пока прозрачным синим льдом.
Пришёл покой зимы,
но он,
как и покой паралича,
совсем не дал
спокойной ясности душе,
застывшей в наледи терпенья.
Зажалась, глупая,
и ждёт весну.
Сиди и жди.
Сегодня избегая
излишней теплоты.
ОКУРОК
От жизни остаётся лишь окурок,
на несколько коротеньких затяжек,
и он ещё дымит…
Ну, пусть окурок,
он
по-своему красив:
с кудрями мягкого седого пепла
в чернявом венчике
обугленной бумаги.
Когда-то был он
новой длинной сигаретой
(и, вроде, неплохого сорта),
готовой к исполнению призванья:
гореть, гореть –
без страха, без отказа, без конца.
Но всё кончается,
заряд остался лишь
на несколько затяжек.
Как растянуть?
И надо ли?
Быть может, лучше сразу осветить
смеркающийся воздух
одной последней яркой вспышкой
и замереть уж навсегда?
А память обо всём, что было,
останется внутри ненужного теперь
бумажного обрубка.
В нём в виде копоти и сажи
запечатлилась,
быть может, замечательная жизнь
свершившегося горенья.
Но только жаль:
никто не вздумает
взглянуть в его нутро,
чтобы узнать,
какие чувства, и надежды, и волненья
смешались в запахе
пропитанной смолой бумаги!
Какие мысли тайные прошли
здесь вместе с воздухом дыханья,
вздувавшего огонь…
Никто не развернёт и не прочтёт
такой богатый откровеннейший дневник.
Подобный
не напишется пером.
И это всё летит с одним плевком
в ближайшую канаву или лужу…
…Окурок мой, ты погори ещё чуть-чуть!
Хотя б ещё немного…
ДЕКАБРЬ
Обрубок дня,
увязший в снежной целине.
Озноб берёз,
раздетых
до последнего листа.
Пунктир мышиного следа
на чистом белом полотне
в пустом саду.
Остывшая заря.
Псалом без звуков и без слов.
Цветные сны.
***
Вспухли сугробы
на обочине аллеи парка
в свете зажёгшихся
робких фонарей.
***
Повисла первая звёздочка
на кончике голой ветки,
на фоне бледного
мартовского неба.
***
Телеграммы почек
на весенних ветках.
Получите.
Распишитесь.
***
Мигающие
лесные глаза
заката.
***
Солнце,
садясь в лесу,
воткнулось в гнилой пень.
Хватит ли
у такого большого пня
мокрой холодной гнили,
чтоб загасить светило?
***
Берёза на краю леса,
над оврагом,
сильно наклонившись
и, раскинув широко
белые руки,
кричит:
- Падаю! Падаю! –
А следующей весной,
ожидая поезда
на пустынной платформе,
опять я вижу,
что она ещё падает
в том же положении.
с берега того же оврага.
Вся - в кружеве сочных листьев,
и всё ещё кричит,
кокетка.
***
Прыснули лучи
из дырки облаков.
***
Какая симпатичная
пухлая тучка!
Так и просится
быть наколотой на вилку!
***
Малярийная желтизна
остатков влажного
весеннего заката.
***
Заходящее солнце
чистило свои жёлтые зубы
щёточкой вершин
дальнего леса.
***
Прижались две тонкие
молоденькие берёзки
к толстому тёмному дубу,
вовсе бесчувственному
ко всяким нежностям.
Да он их просто не заметил.
***
Столько прошло
проливных дождей,
что даже вороны
потяжелели.
Есть ещё силы лететь,
но не хватает,
чтобы при этом
каркать.
***
Мелькают зубы редких фонарей
в опасном мраке
запущенного парка.
***
Вот куст проснулся
на рассвете
на склоне берега реки
и вынырнул из мягкого тумана
свободно подышать -
с поблёкшим гребнем месяца
в кудрявых волосах.
ДОСТУПНОСТЬ БЕССМЕРТИЯ
Многим очень хочется
считать себя частью
красавицы-природы
и почувствовать
слитным неразрывно с ней.
Природа бессмертна -
при смертности
её составных частей.
Значит, и ты,
её малюсенький кусочек
с твоим чувством слияния с ней,
вполне законно
можешь посчитать себя
бессмертным.
Так сказать,
влезть задарма
в бессмертие.
Попробуй!
***
Солнце, поёживаясь,
вылезло
из зарослей крапивы
и стало нежным,
ласковым
и тёплым.
***
Струя извилистой тропинки
стекала вниз
по откосу оврага.
***
Струны
лесных отражений
в рояле озера.
***
День застыдился
свершившихся, как всегда,
неблагородных дел,
и к вечеру зарделся
стеснительным румянцем.
***
Всплывают сумерки
из тихого глубокого оврага,
стирая наверху
среди дерев
остатки исчезающей зари.
***
Уполз за горизонт
обширный розовый закат,
и всё вокруг
уменьшилось.
***
Вечерний восход
городских фонарей.
***
Выставлен сигнальный шар
осенней грусти,
в виде одинокого
оранжевого куста,
на плоском берегу
вечереющего озера.
МОТАЮ СРОК
С утра расстроены все струны
моей души.
Наверно, черт играл на них
всю ночь,
когда я перелистывал свои
многосерийные цветные сновиденья.
Проснулся и живу.
Душа вернулась
и, дребезжащая, сидит на месте.
Пошёл ноябрьский серый день.
Как будто снова двинулся тюремный срок,
поскольку я свободен лишь во сне.
Работа, улицы, казённые слова…
давно натёрли шею,
как петля.
Но нету мыслей у меня
ни на подкоп, ни на побег.
А может, взбунтовать – против кого?
Кого я позову на бунт?
Куда я выйду за ворота?
И где они?
Молчу.
Мотай свой срок.
Почисти зубы.
Смажь
душистым кремом шею.
Потом спеши в скрипящий лифт,
словно в мешок,
потом – под моросящий дождь…
ДВОЙНОЕ НЕБО
В моей душе осела грусть,
но я ей рад,
поскольку это знак
ещё живой души.
Я не боюсь
моей оставшейся,
возможно, не простой судьбы.
Но я грущу.
Грущу не по тому,
что было позади,
а по тому
чего со мною не было,
быть не могло
и никогда не будет.
Плывущий сон
манил и звал
и обманул,
хотя я знал,
что это - сон.
Искал я зелень
ярче, чем весной,
искал я небо
глубже и синей,
чем в ночь июньскую
Купала.
Хотел пройти босым по утренней тропе,
покрытой мягкой, тёплой пылью,
с цепочкой мелких крестиков на ней --
следов вспорхнувших птиц.
Искал я важный разговор.
И мне не раз казалось,
что лёгкие слова,
которые должны всё объяснить,
они вот только что сухим дождём
тихонько простучали
по гулким стенкам воздуха,
ссыпаясь.
Но этих слов
я так и не расслышал.
Мне грустно наяву.
А под моей рукой -
колючий холод каменных перил.
Блестит измятый, мокрый
уличный асфальт.
Гляжу я в небо
с блёклой синевой,
остуженное октябрём,
и всё же чувствую,
что за его экраном
скрывается другое небо,
которое я видел
лишь во сне...
***
Грустно -
от выбрасываемого из вазы
букета.
Как от чувства
выброшенной
жизни.
***
Без сопротивленья отдавайся красоте,
прущей прямо на тебя,
поверх деревьев,
в виде пышного облака,
подсвеченного снизу
пронзительным закатом.
Тогда ты успокоишься.
Когда внизу почернеет
от сумерек земля.
***
Всё, что я с чувством
воспринимал вокруг,
спряталось внутрь меня,
внутрь моей души.
И тогда кругом
всё опустело.
Вот оно –
одиночество!
***
И вдруг сверкнула
пронзительная простота
откровения
о смысле нашей жизни.
Как молния.
Только не слышно было грома.
И снова
всё посерело.
***
Какое это,
хоть невысокое,
но бурное дėревце!
Сколько в нём тёмных
перепутанных веточек,
мелких листьев,
и желания жить!
***
Тесноту жизни,
как тесноту
движущейся людской толпы,
легко представить.
А как представить тесноту
изматывающих переживаний
внутри души?
Как толкотню
посланцев дьявола?
***
В моей душе
было так зябко,
что даже отражение солнца
в холодном пруду
меня потихоньку грело.
***
Дрожащие огни
несбыточной
мечты.
***
Истираются дни
в наждачной шкурке
банальных
житейских забот…
ОБРЫВОЧНОЕ
Обрывки фраз.
Обрывки слов.
Обрывки чувств.
Обрывки слёз.
Обрывки весточек
от дорогого человека.
Обрывки мыслей
и воспоминаний.
Вот так и складывается жизнь.
В обрывках можно разглядеть
мелькание
согласных и не согласных букв.
А нельзя ль порвать
и все буквы на клочки?..
***
И на фоне этого унылого
серого пейзажа –
такие разноцветные
чувства!
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
В окне мелькнул кусочек сна -
на фоне бледно-голубого неба.
От чистой снежной пелены,
покрывшей ночью двор,
восходит кверху мир
и тихий свет.
Повиснув низко, дремлют небеса
и провода.
Цветёт горшочек глиняный
на выступе окна --
зажглась настурция
пурпуром нежных звёзд
в прозрачной дымке
раннего рассвета.
Крадясь, уходит боль,
мешавшая дышать.
Кошачьи лапки
втягивают когти -
они, скорее, уж ласкают,
чем скребут
по оживающему сердцу.
Теперь не страшно: день придёт.
ВАНЬКА-ВСТАНЬКА
Встань, Ванька, встань!
Грешно тебе грустить.
Будь гордым и не трусь,
хотя бы потому,
что страх
лишь приближает гибель,
когда грозит беда.
Беда у всех, конечно, рядом ходит,
как кот вокруг норы,
где прячется бедняжка мышь.
Зачем тебе нора?
Не будь бедняжкой, милый Ваня!
Беда, она как мировой эфир,
как сырость, лезет
во все и всякие и трещины, и щели.
Но есть надёжный щит -
улыбка на твоём накрашенном лице.
Как засмеёшься,
словно клоун на арене,
и посмотри вокруг –
у всех теплей и веселей
становится в душе.
И верь: мы все готовы
вступиться за тебя,
увидев вдруг
на твоих щеках
не краску, а размазанную кровь.
Встань Ванька снова,
встань!
Назло судьбе,
хотя тебя лишили ног.
Но руки есть,
и кепка надо лбом.
Под кепкой – скошенный в весёлой
и озорной гримаске рот.
***
Хорошо, когда есть,
что вспоминать.
Хорошо,
когда есть,
кому послушать…
ЧЕРВЯК
Тёплые струи
хлестали вздрагивающую землю
и разбудили в глубине
длинного дождевого червя.
Он пополз наверх
сквозь раскисшую скользкую глину,
вытягиваясь и ощущая
каждым кусочком напряжённой кожи
каждого своего кольца -
сладость и трудность жизни.
Когда он высунул
слепую голову
над поверхностью капустной грядки,
дождь прекратился.
Утомлённая бурей ночь
медленно волочила по земле
тёмное влажное брюхо.
Было тихо.
Лишь шурша, скользили с веток
последние капли в траву.
Червяк ничего не видел и не слышал,
но и для него была ночь
прекрасна.
Да и сам он был
красавец.
Был он силён и здоров,
и не знал,
что глух и слеп,
и что он -
червяк.
***
Хорошо, когда у всего общества
есть нетленное чувство связи
со своим прошлым.
Если оно прерывается,
общество деградирует
до состояния стада.
Стадо затаптывает не только прошлое,
но и всё живое
на своём бегу
неизвестно куда.
***
Человечек
спрятался
от чувства подлого насилия
над его душой
в сильную боль
в руке -
из-за случайного перелома.
Как ему, бедолаге,
должно быть уютно
в этой боли!
ПРУЖИНА
Откуда выскочила
эта пружина?
Ржавая, но как всегда бодрая,
упрямая и агрессивная,
пружина не может валяться без дела.
Пружина так и напрашивается
на приключения,
если её оставить скакать на свободе.
Поставьте её в дело,
Ведь без неё
кто-то сломался,
сник.
Да уж не ищите
прежнего хозяина,
ставшего паралитиком,
и жив ли он?
А дайте новое ей место,
и работу -
достойную,
и под силу.
Согните,
сожмите ее,
пусть она торчит
где-нибудь в тесноте,
упираясь концами
в обе стороны.
Даже ржавая,
но при деле,
она вызывает уважение.
Вот так и ты:
сопротивляйся,
хотя бы ради самого сопротивления,
как пружина,
живущая ни для чего другого.
А если не знаешь, на что опереться верой,
то постарайся найти,
куда упереться,
хотя бы головой и ногами,
пока чувствуешь в себе
пружину упрямства,
желание честной драки
и просто бесшабашной
тяги
к жизни.
***
Когда человек
глубоко и всецело
поглощён только собою,
он невидимка.
Кто его заметит,
и кому он такой
нужен?
***
Замёрзшую душу
словесным кипятком
можно обжечь,
но не согреть.
***
Терпеливо стоят
в глубоком снегу
одноногие древние липы
в заброшенном парке.
До сих пор
не ушли
за своими хозяевами.
***
Вздрагивают круги
от крупных слёз,
падающих
в лужу
безнадёжности…
***
Чиркни спичкой
по высохшей душе!
Может, и загорится?
***
Каждый человек --
это интересная история жизни.
Но у многих
жирная или тощенькая точка
в этой истории
ставится задолго до смерти.
***
Как будто бы в кино
о славном корабле
с названием «Титаник»,
мы можем разглядеть
повсюду
художественные красоты
гибели России.
Но, к счастью, или несчастью,
из тонущих почти никто
конец свой
не способен сознавать.
Все прыгающие в ледяную воду
находятся в гипнозе
призраков побед.
Для призраков чего
и для какого зрителя
стараются усердно
продюсеры и режиссёры гибели?..
***
Угар
приспособленчества,
экстаз
прислужничества
и дирижируемая злоба к тем,
кому давно не хочется
попачкать руки
об морды
спущенной с цепи шпаны.
И морщится от её угроз.
Воистину шекспировские страсти
бурлят в сердцах и головах
родимой нашей
публики!
Шекспир
в своём гробу
спокойно может отдыхать.
СЧАСТЬЕ
В превеликом сталинском лагере,
под стылым сибирским небом,
в душном и тёмном бараке,
на жёстком и затхлом матраце
(на нём неизвестно, от чего и сколько
умерло предшественников)
заключённому,
втиснутому в узкую клетку
двухэтажных
деревянных нар,
почти забывшему,
кем он был в свободной жизни,
и не понимающему,
за что он сюда попал,
тоже нужен
хоть маленький просвет,
хоть щёлочка смысла бытия.
Он чешет под рваным колючим одеялом
подживающий струп на колене -
после удара прикладом охранника
на прошлой неделе
-- с придачей матерного слова,
и украдкой сосёт
попавший к нему
неисповедимым путём,
неутолимо желанный,
кусочек сахара,
который он прятал от блатняг
под доской настила.
И не думает ни о чем.
Ему сейчас
хорошо!
И в голове
немножко посветлело.
Не это ли счастье?